— А вы сами входили в камеру к заключенной Рунур?

— Никак нет, — раздалось в ответ.

У меня от таких его ответов уже звенело в ушах. Тем удивительнее была прозвучавшая следом фраза:

— Разрешите обратиться, господин Верховый каратель? — И взгляд. Отчаянный, словно Бозли собрался сигануть с обрыва.

— Разрешаю, — отчеканил ворон.

— Я понимаю, что из всех подозреваемых я — главный.

— Поясните, — тоном «я все знаю, но хочу услышать это от вас» произнес Ар.

Я поняла: ворон не играл, он действительно был в курсе. Недаром внимательно читал отчеты, что лежали у него на столе. Верховный каратель, словно великий комбинатор, просчитал всю партию и, кажется, знал и все мотивы, и реплики наперед. Все, кроме ответа на один вопрос: кто из четырех подозреваемых помог заключенной бежать.

— Мой кузен… Его арестовали вчера ночью на пирсе. Он был среди напавших на вас заговорщиков. И Лим сейчас находится в одиночной камере в доме предварительного заключения.

При этих его словах мне вспомнился хлипкий пацан, что дрался с рыжим Патриком, так лихо вместе со мной гонявшим по ночному городу на кровати… Так вот кого мне напоминал этот Бозли! А я все гадала, где могла его увидеть.

— И? — всего один звук, но он был из тех, которые способны разрушить весь мир, проникнуть под кожу, разбить душу.

— Я должен был сразу же доложить об этом своему капитану.

— Но вы не сделали этого, — вместо Бозли закончил ворон.

Бозли вскинулся. Впервые за все время допроса его взгляд был живым. В нем плескалось отчаяние, готовность принять наказание и… надежда.

— Мой кузен — дурак. Мальчишка, который связался не с теми…

Для меня все стало ясно: как каратель, Бозли мог бы попытаться ему помочь, но если бы его отстранили…

«Разве вы бы поступили иначе?» — этого раненый офицер не сказал, но фраза отчетливо читалась в его взгляде, устремленном на верховного.? еще я знала ответ ворона: нет, не так. И подтверждением тому был череп брата. Для Арнсгара долг перед родиной был превыше братской привязанности.

— Принесите кровную клятву, что вы не причастны к побегу заключенной Рунур, — отчеканил Ар. — А после этого — пройдите к штатному магу, чтобы запечатать метку карателя и ваш дар. На время расследования побега вы отстраняетесь от службы.

— Слушаюсь! — сказал, словно резанул ножом по живому, Бозли.

Прозвучали слова клятвы, окутавшие его тело сиянием.

А я поняла: не виновен. Оставался лишь этот офицер… как его? Густав Эйроу, кажется. Неужели он?

Меж тем раненый страж покинул кабинет.

— Что с ним будет? — задала я вопрос ворону в наступившей тягостной тишине.

За окном догорал вечерний закат, погружая комнату в тягучие чернильные сумерки, пропитанные призраками шорохов опадающей листвы.

— С ним случится выбор, — огорошил меня ворон и пояснил: — Бозли придется решить, что для него важнее: семейные узы или долг офицера. Если он выберет первое — то сам подаст рапорт об увольнении. Если второе — то из него выйдет настоящий каратель.

— Не знающий жалости?

— Скорее, не имеющий слабостей, — поправил меня ворон.

«Как ты сам», — едва не сорвалось с моего языка. Я едва, на самом кончике этого рабочего органа всех сплетниц, сумела удержать первый, уже зародившийся в горле звук. И в попытке скрыть заминку встала, поправив черную куртку, которая была явно широка мне в плечах.

— Остался всего один, — глядя вдаль, на демоново колесо, которое в парке медленно вращало свои кабинки над городской суетой Эйлы, произнесла я. — Как думаешь, это он?

На улицах столицы багровела, золотилась осень. Пора, в которую особенно остро чувствуешь, что значит быть «здесь и сейчас». Сожалеть и… любить. Вопреки всему, всем законам, в том числе и законам природы.

— Это мы скоро узнаем. За тремя я уже установил наблюдение. Осталось допросить Густава, — мне почудилось, что в голосе ворона просквозила печать.

Я повернула голову, и оказалось, что ворон стоит прямо за моей спиной. Он подошел ко мне неслышно. И близко. Непростительно близко. Настолько, что между нами расстояние было не более двух ладоней.

— Это офицер, которого я знаю больше, чем служу карателем. Образцовый. Безупречный. Мальчишкой я равнялся на него… — он говорил, так же как и я глядя вдаль. Только что он там видел? Парковое колесо? Мосты через Кейшу или… кривую усмешку судьбы?

— Ты любишь осень? — Вопрос вырвался сам собой. От нестерпимо жгучего желания сменить тему. На какую-нибудь. Любую. Только чтобы выдернуть ворона из тьмы, которая будто окружила его плотным коконом.

— Да, — признание, короткое и неожиданное, произнесенное чуть хриплым голосом, от которого по спине у меня отчего-то пробежали мурашки. В нем звучали и страсть, и отчаяние, и сожаление. — Теперь, как ни странно, да. Я хочу запомнить ее. Именно эту осень. Ее вкус, запах, дыхание. Эту мятежную, печальную, зардевшуюся и объятую пламенем. А вместе с ней — тебя.

— Не стоит произносить подобные признания. Я могу и влюбиться. — Я обернулась и теперь смотрела прямо на него. А он — на меня. Хотелось признаться ему в ответ, что уже, кажется, и влюбилась. Но я, как и он, понимала: если нам с Аром что-то и светит, то только погребальный костер. Мой. Посему произнесла другое: — А что может быть хуже, чем влюбленное умертвие? Вот развеюсь прахом, превращусь в привидение и испорчу тебе всю личную жизнь. Стану являться призраком в спальню в самый неподходящий момент, когда ты будешь с дамой, и начну-таки давать советы.

На это мое воинственное заявление Ар… запрокинул голову, засмеявшись.

— Тай! Ты невероятна!

— Да у меня вообще много положительных черт, — подхватила я с охотой. — Например, я приятно пахну и элегантно одета. А кто будет утверждать иное — получит в глаз.

— Вообще-то я думал, что под «элегантно» дамы имеют в виду маленькое черное платье, — подтрунивая, включился в игру Арнсгар.

— А у меня большая черная униформа. Но черная же!

— Я не спорю. — Уголки губ ворона дрогнули в улыбке. — И она тебе очень даже идет. — А потом ехидно добавил: — Когда не съезжает. С плеч.

И он нарочито поправил свой бывший мундир, который я нагло отвоевала у его гардероба.

— Но раз уж нам предстоит проехаться по столице в гости к офицеру Эйроу, то думаю, что стоит выкроить четверть часа и заглянуть в магазин одежды — и подобрать тебе что-то более… по размеру.

— А чем тебя не устраивает иллюзия? — Я вскинула бровь.

— Знаешь, обычно этот вопрос задают эйры, когда их дамы намекают им, что пора бы обновить гардероб, оплатив оный из мужского бюджета.

ГЛАВА 7

— Но я не дама. Я умертвие! — возражение вырвалось само собой.

Ворон, уже отнявший руки от моих плеч, как раз подошел к столу. Выдвинув ящик, достал кошель.

— И от этого ты стала мальчиком? — столь нарочито серьезно произнес он, что захотелось его прибить.

А потом мой взгляд скользнул на его запястья. Ладонь, что держала кабзу, стянутую шнурком у горловины и позвякивающую изнутри монетами. Пальцы Ара. Сильные, надежные, умелые, талантливые, способные и нежно прикоснуться, и создать смертоносный пульсар. Его руки, которые были самой надежной в мире страховкой. И я решила: а почему это ворону можно меня дразнить, а мне его — нет?

— Ар, у тебя очень красивые руки… — с придыханием, копируя Алекс — лучшую подругу кузины и записную кокетку, — начала я. Судя по реакции карателя, чувств вложила даже с избытком.

Такого явного, таранного комплимента в лоб он от меня, похоже, не ожидал. Даже вдохом поперхнулся. Наверняка тут же вспомнил слова про влюбленное умертвие.

Я же выдержала паузу, чтобы Ар мог в воображении прокрутить все этапы традиционного соблазнения в стиле зомби: от последующей атакующей фразы в духе «да ты и весь целиком симпатичный» до прицельного прыжка на шею с криком «поцелуй меня, развратник!»

И лишь когда заметила, как напряглось его тело, готовое отразить нападение похотливого умертвия, в точности скопировав серьезный тон Ара, завершила фразу: